Продолжение истории о работе в заповеднике "Шульган Таш" (часть четвертая).
Присел на глыбу, не мерзну, но холод постепенно находит дорогу, навевая дремоту Ноябрь, сосновый лес по берегам реки, медленно падает снег, он уже покрыл порошей траву, но вода стоит темной дорогой в белых берегах Встряхнулся, но вновь сморил сон. Та же река, тот же снег, но лес уже еловый Вновь дернул головой, сгоняя наваждение, ноРека, темная вода, белая пороша, липы тянут ветви, ободранные листопадом, к небу, полное безветрие, снег валит хлопьями, и Голос: «Он будет идти Вечно!» «Так и замерзнуть недолго», – встал.
Долгожданный подъем, Радужный – и снова свет, он все-таки струится с этих стен! – взглянешь глазами – вроде та же темнота, что везде, не тьма – тьма осталась позади, но – свет, свет струится
Выходим. Уже у лестниц тянет плесенью, потом – гнилью, и, наконец, море резких, до неприятного, запахов – травы, цветов, тины, ветра, пчел, – солнца, звуков – наверное, таким видят мир звери, или Ашеры. Прекрасный мир, но к нему нужно привыкнуть.
«Ой, клещ!» – в панике дама. – «Что делать, ой!» – «Да ничего, сейчас вытащим, успокойтесь!» – «А вдруг заболею?!» – «Всего 1,5% клещей инфицированы, всего 2% укушенных заболевают. Можете его сохранить, потом сдадите на анализ» – «А где?» – «В Уфе, наверное. Ничего страшного, кому суждено умереть от энцефалита, не умрет от мышки!»
- Да, – говорит старик из Магнитки, - бестолковая молодежь пошла. Я вот плыву в последний раз – уж к 70 ближусь, – чему научатся, тому научатся. А мне на покой пора. Немало повидал, немало где бывал. Раньше ж путевка в альплагерь на Приполярный Урал 32рэ стоила: проезд, питание, снаряжение – все. А теперь
Пьем спирт, закусываем домашней копченой колбаской.
- А где лучше всего?
- Сложно ответить. Вот, еще при шахе строили мы завод в Иране, там город такой есть – Исфахан, знаешь?
- «Исфахан несфе джехан»? («Исфахан – половина мира»)
- Да Ба забони фарси медонид?
- Афсус, ман гап намезанамТак как там?
- Действительно, половина мираГоры, конечно, - ни травинки, - его глаза подернулись памятью. – Были у меня там две персияночки – кстати, персы совсем другой народ: есть черные – это иранцы, а персы – светловолосые, даже голубоглазые, среди башкир тоже такие встречаются, только рыжие, и очень любят вспоминать своего царя Кира, кстати, не говори им Кир – это у них матерное слово, тоже из трех букв.
- А как же?
- Куруш они его зовут. Так вот, пошел я со своими персияночками в горы – а они веселые, щебечут чего-то. Ну и настучал кто-то. Через некоторое время вызывают меня, партсобрание, гэбист сидит. «Так, значит, 48 часов тебе на сборы, – говорят, – и больше из Союза ни ногой». Даже проститься не успел. Шаганэ Ладно, давай. Вам то теперь проще
Такое место – тень, звон комаров, и Река – дно ее видно вплоть до того берега – бесшумна, следует себе мимо меня, и не касаясь, и не забываясь.
- Надо одну пещерку поковырять, кажется, именно через нее вода к Хаосу подступает, – вырывает из небытия Ляхницкий. Все уходит, когда, сидя на камне посреди Озера, прямо перед его сине-синей бездонностью, вслушиваешься в эхо его вод и своих песен, и оляпки снуют мимо – в Голубином гроте их гнездо.
- Как называется-то дырка?
- Это пещера с романтическим названием «Северная 50/1».
Поднимаемся по Каньону Каран – одному из самых прекрасных, являвшихся моему глазу, мест. Ярко белые в полдень, слепящие скалы. По весне здесь бежит ручей, водопад, ныне от него остались глубокая яма и мхи. С сосны наблюдают вороны – сколько таких, как мы, прошло под ними. Они огромны. Видел как-то воздушный бой: ворон уносил в когтях кого-то – то ли птенца, то ли добычу перехватил, - сверху его с отчаянным криком атаковал беркут, что был раза в два меньше; ворон уворачивался и вдруг выполнил «суперкобру» – фигуру высшего пилотажа – перевернулся на спину и, продолжая лететь хвостом вперед, мощной лапой ударил преследователя, так что тот на несколько секунд потерял управление. Наверняка это был тот же ворон, что сейчас обозревал нас – их здесь всего двое.
Поднялись на Сарык Ускан. Чабрец, матрешка, зверобой. Романтическая «50 дробь 1» – волчья яма: карстовый провал с несколькими костями и шкурой волка. Ириша, как пустынная ящерка, в полминуты туда ввинчивается. Безрезультатно – надо копать. Потом они будут ее копать, но конца делу не видно, так же как и продолжателей
Стою на берегу, сумерки. Трое в лодке, не считая кота.
- Извините, а Юрий Сергеевич Ляхницкий здесь?
- Здесь.
- Черный, стой, не убегай, мы сейчас отплываем. Представляете, чуть повыше здесь, проходим перекат – скала там, как стог
- Кабан Таш, мг,
- Сидит наш кот на носу и вдруг – бултых в воду! Мы его: «Черный, черный!», думали, утонул, а он через сотню метров выплыл, мяукнет – и под воду. Оклемался, смотрим, опять приключений ищет.
- Откуда будете?
- Мы с Москвы. Вот, познакомились в поезде с женщиной – она к вам как раз добирается, мы ее и пригласили с нами от Белорецка спуститься.
- Понравилось?
- Да-аМеста у вас замечательные
- Я почему спрашиваю, недалече как 2 месяца назад тоже сплавлялся оттуда, так всю дорогу на веслах шли: куда ни повернет река, все равно – ветер встречный.
- А у нас спокойно было. А чего в деревнях ребятишки все нам кричали? Не разобрать.
- «Туриста, крючки давай!» По-моему, это единственная доступная им фраза. Вы, если хотите в пещеру, вставайте вон на той косе, утром приплывете – проведем.
- Спасибо. Вы болеете? – (я регулярно захожусь в кашле и при этом нещадно курю) – Возьмите эти таблетки
- Спасибо, конечно, но сами-то как?
- А у нас есть еще. Ну ладно, нам пора – еще сушиться. Оставляем женщину Вам
Женщина – вдова Киселева, погибшего недавно в Пинежских пещерах на Архангелогородщине. Когда-то он исследовал местный Сифон. Об этом, большей частью, и говорим, сидя за столиком – она, Ляхницкий, Ирина, Володя и я.
- Ему всего несколько минут не хватило А была я в прошлом году на Мане
Нехороший вывод лезет в голову, ну да хай с ней
- Давайте помянем, - говорит Володя, наполняя киселевскую каску водкой
Костер, уха. Рыбу никто не удит – берут сетью, или острогой выбивают сомов в человеческий рост. Бардак на уме только этот огонь рассеивает. Ночую в сторожке, у Хамита.
- Эй, Рустам, зря ты свою «кызыкай» с ним отпустил. Женщину отпускать нельзя
- Пусть нагуляются. Я и так его чуть не убил
Спрашиваю у Рэя однажды:
- Револьвера, случайно, у тебя нет?
- Пистолет в городе. А зачем?
- Пистолет не то В рулетку хочу сыграть.
- Холостые и один боевой в магазине – можно и с пистолетом.
Тени пляшут. Ночь. Ветер беснуется.
- Ну, здравствуй, Андрей. Хороший гамак?
- Ничего.
- Спой, что ли
- Не хочется.
- Тогда пей.
- Что это?
- Самогон. Пей.
- Не буду.
- Пей. Легче будет.
- Нет.
- Как знаешь. Значит, петь не хочешь, пить не хочешь Выбирай.
- Что это? Ножи?
- Угу. Держи крепче, бей в шею. Это просто. Ни о чем не беспокойся – тайга большая
- Идиоты! С кем я связался! Идиоты!
- Ну зачем нож бросил?! Где теперь его искать буду? Эх ты!Ладно, я ее тебе привезу. Интересное у тебя впечатление от Башкирии останется. Ты же послезавтра уезжаешь? Жди гостей. И – ходи осторожно. Если что с ней случится
- Я, как донской казак, не уезжал бы. Баба – она есть баба – хочет, пусть катится.
- Проблема в том, Василий, что уезжаю я, а она в последний момент со мной увязалась Видать, в самом деле придется отвезти. Дурацкая ситуация: своими руками отдаю ее тому, кому она не нужна. Окэй, у меня вечером день рождения – приглашаю всю вашу экспедицию.
- Сегодня?
- В этом году сегодня.
Василий: флористическое обоснование необходимости расширения заповедника вплоть до Урюка. Почти все время в поле, в глуши, четыре сигареты в день на брата – по счету, суп – китайская лапша – с мясом: мошка. «Да заведите себе «Раптор» - даже под открытым тентом весь гнус изгоняет!»
Начальство, к счастью, уехало; стало быть, гуляем спокойно. Все население кордона (лишь горничная Милеуша где-то погибает – энцефалит) плюс гости, приехавшие к сыну (он где-то в лесу за пару десятков верст – съездили, нашли).
- Ну как Вам наш плов?
- Ох, замечательный
- Спасибо хозяйке! Ешьте еще, раз пить не изволите. Где еще такой отведаете?
- Да-а, это не каша с мясом
- Юрий Сергеевич, Ваша пещера никуда не убежит, сидите. Намедни был тут один шахтер из Мирного, так он говорит: «Ну что я там забыл! И так всю жизнь под землей, а тут еще по своей воле в эту дыру лезть!» Так что, за Солнце! Да светит оно тем, для кого мы сами будем неандертальцами!
- Василий, давай что-нибудь из Владимира Семеныча
Затянули. «И ни церковь, и ни кабак – ничего не свято».
Все – человек 15 – уместились за длинным столом: Ляхницкий, Ирина, Дамир, стесняющийся Ильяс (Салимьян так и не забрел), Кабир-агай, старый охотник из Учалов, с молодым учителем, ребята из музея, из экспедиции, Василий, Хамит, Аф, еще, и еще
- Такой торт! – и красивый, и вкусный! Как делали его здесь?
- 3 кило печенья, раскладываете стопками – 42 кусочка, мое число. Крем - деревенская сметана со сгущенкой, сверху – засыпать шоколадом и утыкать клубникой. «Дикий Наполеон» - жаль фотоаппарата нет, не правда ли? Так давайте за нашу хозяйку! Куда б мы без нее?! Не так ли, Анатолий Федорович?
- Подожди, Рустам, слово хочу говорить, - встал Хамит. – Вот, знаете, дуслар, хороших людей по глазам видно. Вот, как увидел их первый раз, сразу подумал: «хорошие глаза у них», и не ошибся. И девушка у тебя хорошая. Ну, я говорить не умею красиво, за вас, молодые!
- Ай, Хамит-агай, зачем так лестно? Не такие уж мы
- Не, Рустам, не скажи. Я вот всю жизнь сталь варю, хотя родом из Бурзяна, потомственный охотник, так я марку стали на зуб определяю
- А мой нож можете? - протягивает Василий.
- Могу. Такая-то. Мягкая.
- Правильно. У меня раньше отличный кинжал был, в Воронеже из турбинных лопаток сделали, так я все лето им косуль в экспедиции, в Забайкалье, разделывал. Семь косуль, кости перерубал – ни одной зазубрины. А домой ехал, в Уфе менты забрали – как раз какие-то выборы были. Заводят меня: «Ну, выкладывай». Я высыпаю. Весь стол – гильзы, порох, патроны, дробь, жаканы. «Ты че, на войну собрался?» Ну и пришлось им нож подарить
- Да-а А вот у меня случай был
- Как выезжать отсюда будем? Вся зарплата на билет уйдет
- Брат мой здесь участковым был. Самоубийство, написали, только не верит никто
- Сына хочу в интернат устроить, а он плачет, уезжать не хочет. А здесь всего 4 класса
- Питие людей губит
- Не пил бы Хамит столько. Ночь на дворе, а ему еще по такой то дороге в аул ехать!
- Наутро он как стеклышко будет, вот увидишь!
Костер. Шашлык. Абрикосы. Лежу на спине. Звезды рушатся. « Ой, то ни вiчор, то ни вiчор. Ой, дмне малым-мало-т спалось».
Утро. Кордон вымер. По трети литра на душу – вроде немного, коль мерить водкой. Местный перегон – вещь хитрая: с медовухи – она бьет по ногам, сэм – по голове. К обеду появляются смутные личности. Вот один с соломой в волосах, другой – спускается с сеновала. Лишь Хамит без тени похмелья. Жарко.
Ну все, брожу, прощаюсь с деревьями. Мыслями я уже в дороге. Ночью – стук. «Опять туристов принесло», - досадуя, открываю дверь.
- Да? – чуть не рявкнул.
- Извините, мы только что приехали, ехали издалека, из Свердловска, потому поздно, у вас где-нибудь можно остановиться?
- Палатка есть?
- Есть, но клещей боимся – у нас ребенок.
- В гостинице мест нет, если только на полу, устроит?
- Да, конечно
- Спальники есть?
- Есть.
«Все равно сон согнали», – думаю.
- Чай пить будете?
- С удовольствием. Чудинов Владимир Дмитриевич, просто Володя, это мой компаньон – Саша.
- Рустам. Очень приятно.
Разговорились. Не так плохо, оказывается, прервать дурной сон ради приятной беседы.
- Хочу вот сынишке Капову показать. Я здесь молодым все облазил
- Вы спелеолог? Здесь ваш коллега – Ляхницкий.
- А-а. Хорошо совпали. Мы с ним были в Средней Азии, массив Ходжа ГурГур Ата – такая стена метров в 400, утыканная пещерами.
- Пещерный город?
- Нет, естественные.
«Хочу однажды в пещеру залезть, в ГурГур Ата, – вспомнился Ляхницкий, – а у входа кобра греется. Ну я мимо нее то нырнул, а там вспомнил: кобры-то поодиночке не живут! Да, всякое бывало».
- В Кутуках были?
- Бывал. Но там всего 135 метров, а у нас сейчас гонки идут на километры: вот мы, еще итальянские команды, французы
- Километры – это как?
- По вертикали, конечно. Жан-Бернар считалась глубочайшей, а сейчас нашли и больше. Делаем и совместные спуски – на Кавказе, в Альпах. Слышал, может, группу такую – «Наутилус Помпилиус», так Илюша Кормильцев, автор текстов, переводчиком со мной был, когда с итальянцами в Средней Азии работали.
- Стало быть, я пью чай с человеком, пившим на брудершафт с Бутусовым.
- А что Бутусов? Вот французы N.N. – это да, глубже них еще никто не проник
Наутро ковыряем волчью яму. Прощаемся.
- Звони, заезжай, телефон мой знаешь.
- Да Вас, пожалуй, в Йобурге-то и не застану.
- Не, я сейчас на месте сижу, снаряжение делаю для «Великого Северного Пути».
- Это что?
- Экспедиция такая. Слышал, может, Черномырдин на «Буране» перевернулся? Ну он ее участник.
Последняя ночевка - в юрте (к Афу приплыли с полста то ли усталых, то ли неразговорчивых белорусов. «А то остались бы, - говорит Аф, -я уж намекал Михал Николаичу, что вы зазимовать можете. Все не один, не с волками. Картошку посадили» – «Копать будете – не поминайте лихом.» – «Да хранит вас Бог.» – фальшь?). Юрта – штука экзотическая: дым, комары в углах сердятся, кислый запах и холодно.
Пост с претензией на победу