Рисунки в Каповой. Возраст 17-14 тыс лет. Палеолит
Экспедиция. Бывает так: не нравятся люди с первого взгляда, значит, потом, приглядишься – и будет совсем иное впечатление. Так было, когда приехал Ляхницкий Юрий Сергеевич из знаменитого Петербургского Императорского Горного Института, с двумя помощницами – гидрологом и Эрмитажным реставратором (увы, подзабыл, как их звали), – чьи имена он ласково уменьшал, и практикантами – Ириной из Уфы и Андреем Городецким из Питера. По-интеллигентному приветливые женщины, ни лучше, ни хуже. Ирина – каратэк (еще бы, жить в цыганских дворах Черниковки), крепко сложенная девушка, с любовью к адреналину (« Из нее бы получился отличный спелеолог; из Бездны за одну минуту поднимается, а мне нужно десять.»), но, в отличие от подобных, открытая, даже добрая, в общем, хочется сказать еще что-то хорошее, да не припоминается. Андрей – нет уважения к нему, но почему-то доверяю и тепло настроен, это правда; в целом – разгильдяй, ему бы шел шарф, обмотанный вокруг шеи поверх модной куртки – постмодернистский «стиляга», пьет чай с чем-то прокисшим, мало водки, поет из «Зимовья зверей», аккомпанируя себе на раздолбанном баяне: «Два вечных сфинкса – джин и тоник и пошлое Адмиралтейство сдавало ангелов внаем»; и, как вчера, помню тот золотой закат и вижу: будет себе локти грызть, ну да, покуда место свято, оно должно быть занято. Юрий Сергеевич Стареющий, разменявший шестой десяток, далеко не хворый – за ним в пещере не угнаться (лишь здесь заработает первую болячку), с вечным беспокойством в глазах – с ним постоянно неловко (вдруг помешал); слегка небрежная бородка, умеет считать копейку – все-таки живет в столице, а не в расслабленной провинции (хлеб привезли с собой, куски тонкие), – но скуповатым я б его все же не назвал; дома, на Литейном, - как всегда, книжные полки до потолка (жаль, что в гостях читать недосуг), маленький ботанический сад, зверье – собака, кошка, птички, – образцы, кукла кроманьонца, очень религиозный сын и заботы, заботы, заботы «Как он тебе?» - спрашиваю у нее. «Знаешь, о таких людях нельзя сказать хорошо или плохо. Эти люди на своем месте, они делают свое дело», - в ее устах это высшая похвала.
А дело его – кто-то скажет, что за чушь, но поручится ли он за свою жизнь, – 20 лет исследовать две пещеры – Воронцовку на Кавказе и Капову. Их, кажется, всего двое, кто научно занимается спелеогидрологией, и он – ищет, как перекрыть доступ воде к рисункам: несколько лет назад их очистили, но ныне половина лошади вновь закрылась кальцитовым натеком. И за дело свое очень переживает: «Господи, ну что же они антропоморфа-то вверх ногами повесили, ай-я-яй!» И дай Бог ему здоровья!
С ним прошел всю пещеру. Но – по порядку.
В 12 км от входа, у деревни, берет начало речка Шульган. Через 8 км она ныряет под землю шумным Сумганом, 4 км там, где она за последний десяток миллионов лет нарыла ходы, и выливается у входа Голубым озером, чтоб через три сотни метров встретиться с Белой. Голубое озеро – ну кто б сказал, что у этой большой лужи глубина 33 м. В многоводный 1990-й, когда в пещеру заплывали на лодке, вода била оттуда чуть ли не фонтаном. Раньше, еще на памяти Хамит-агая, который сторожит тут всю жизнь, вытекала Шульганка из Круглого «озера», - его можно перепрыгнуть, - примостившегося под кустом. Речка сотворила пещеру в 3 этажа: неисследованный подземный, по которому сейчас течет, экскурсионный I и закрытый II, через который можно выйти к подземному (к речке). Есть еще труднодоступный IV – ход Ткачева.
Вход – «7 «КАМАЗОВ» заедут» - шириной 40 м, высотой 29 (если представить арку в 10 этажей в городе – огромный, а так – не очень) – в скале Сарык Ускан. «Вон, посмотрите, - показываю каверны у потолка, –то окаменевшие следы мамонта». Некоторые верят. По доскам переходим грязевое месиво (оно покрывает большую часть I этажа: когда проведешь две-три сотни человек, в конце дня грязь стекает ручейками даже с глыб Хаоса, люди выходят перемазанные по корни ног, а то и выше). «Михаил Николаевич, ну бросьте вы пару досок, ну что же это такое творится?!» - «Нет, Юрий Сергеевич. Я брошу, а если кто поскользнется? Вот Вы сделайте официальное заключение»
- А сильно туристы рисункам вредят?
- Ну конечно, столько людей, температура повышается, состав воздуха меняется, а там еще замкнутый мешок.
- Судя по моим измерениям, температура вообще падает, - недоумевает Андрей.
- Вспышки фотоаппаратов, конечно, не вредят – слишком кратковременный импульс. Только б освещение не проводили – зацветет все, как в Новоафонской Но они же руками лезут полапать, что за народ! А тут еще это водохранилище – что будет, какой микроклимат?! Закрывать ее надо!
Решетка, вторая. Памятник аквалангисту Нассонову, погибшему здесь, в Сифоне. Когда в 59-ом биолог Рюмин, изучавший в Каповой летучих мышей, нашел здесь палеолитические рисунки, Южный Урал наводнили московские спелеологи. Тогда и «открыли» Кутукское урочище, чуть позже – Победу (30-ти летия), тогда же, в начале 60х, и гибли: здесь, в Кутук Сумгане – трое.
За второй решеткой – лестница наверх.
- Можно туда? – спрашивают самые ретивые.
- Нет.
- Зачем? – местные вместо «почему?» употребляют «зачем?».
- Радиация. Обвалы. Глубинные газы, – это как фантазия сработает.
Еще одно болото. Пень в полтора обхвата от огромного сталагната. Охристые пятна, которые можно выдавать за рисунки, если группа заплатила за половину маршрута. Надписи на стенах.
- Я, – говорит Хамит, - нашел самую старую, за 1905 год. Есть и арабской вязью.
Кальцитовые портьеры с заключенною в них сажей: «Это не от факелов туристов, а следы пожаров, бушевавших в местной тундростепи в ледниковый период», - утверждает Людмила К. «Хозяйка пещеры» – натек, отдаленно напоминающий женщину. Есть еще «Хозяин», но о нем позднее. Танцевальный зал, Дансхолл, с некогда ровным глинистым полом, «здесь можно было вальсировать, а потом отсюда стали таскать глину и нарыли эти ямы, поэтому мы повесили объявление: «Выносить грязь запрещено». Могли б и повежливей его составить, думаю: у башкир и сама пещера, ее воздух («Можно, бабушка посидит здесь, подышит, у нее болезнь, - кашель, астма?»), и глина, и вода («искупаешься раз в Озере – ничто не возьмет») считаются чудодейственными (мою простуду, однако, Шульган не забрал).
Наконец, зал Хаоса – рухнувший потолок сотворил нагромождение глыб. С вершины завораживает цепочка фонарей, ползущих следом, – огонь и тьма, языческое сочетание. Наверное, после сожжения книг в Берлине немало людей только по этой причинеНатек Пагода, хоть и изрядно затоптанный, но самый прелестный в этой пещере.
Лошадь и Женский знак "Пивная кружка" из Хаоса на первом этаже Каповой
Рисунки. С четким контуром и более светлым наполнением («Сделаны профессионально, - замечает реставратор. - Я, признаюсь, поражена.»), красной охры на животном жиру. Здесь, в Хаосе, – красивая лошадь, что видна наполовину: «А это свинья?» - «Нет, бизон»; и рюминские, на II этаже: все то же и мамонты. Все они идут справа налево, и лишь один мамонтенок, «диссидент», – слева направо.
Лошадь из Рюминского стада, второй этаж
- Скажи-ка мне, как художник, - вопрошает Ляхницкий у нее, - что у мамонтенка над головой – рисунок или просто?
- Вроде как шар нарисованСолнце?
- Не знаю, не знаю. Сам недавно заметил.
Такое маленькое открытие.
До Рюмина единственным очагом палеолитической живописи считались юг Франции и север Испании. И хотя Шульганташская на несколько тысяч лет моложе (ей 17-14 тыс. лет), но промежуточных этапов – в Карпатах, в Крыму, в Поволжье – меж ними нет. Кто-то пытался утверждать, дескать, Рюмин их сам и наделал – проверить возраст самого рисунка-то невозможно, он установлен по раскопкам в полу, – но чьи тогда работы в Игнатьевской, Мурадыме? После Юг Урала еще дважды станет таким изолированным очагом: во времена Хаммурапи, когда породит города Аркаима, и во времена царя Давида, когда одним из первых станет плавить железо. Но это мало кому интересно. За пару минут прикоснуться к Истории сложно, а многие едут просто «оттянуться на природе» (но зачем в такую даль?) или отметиться: «Я тута был». Бывают и с претензиями, как местные члены «Акбузата»: «А вы знаете, что эта лошадь на самом деле – Акбузат, только у нее крылья не прорисованы?» (!! – немая сцена, классический случай отвисания челюсти).
Мамонт, Рюминское стадо
Есть там и другие, загадочные рисунки, точнее, геометрические фигуры: треугольник, обращенный вниз, трапеции, нечто, напоми - нающее пивную кружку, и все это покрыто «решеткой». Что они значат, что нарисовано, мы не знаем и не узнаем. Общее то, что, чем труднодоступней место (сейчас, чтоб подойти к рюминским рисункам, нужно преодолеть несколько лестниц и набрать 42 м, а когда лестниц не было? – если не было другого хода, конечно), тем эти символы сложнее. Вряд ли это горшки: во-первых, причем тогда тут треугольник, а во-вторых, умели ль они их делать? «Да что вы голову себе морочите? Просто, как художник кисть вытирает, так они свою палочку, палец или что еще вытирали о стену!» - «А что, все может быть»
Вот эти рисунки и спасает Ляхницкий. «Денег нет, все так дорого, автобус до Уфы – аж 500 рублей! Это ж немаловажные вещи: наука, медицина, искусство, наконец. Нам же не так много нужно» - «Ну, положим, искусство может и без денег прожить. Кто хочет писать, тот будет писать и в стол.» - «Как знать, как знать»
Верхний этаж, святая святых Шульган Таша. Последнюю лестницу проходим по одному – она довольно разболтана. После грязи I этажа приятно ступать по чистым, почти сухим коридорам второго, переходить его прозрачные лужи. Рюминское стадо – более тусклое, но не менее красивое, чем в Хаосе, последняя лестница, широкий ровный ход, лишь в одном месте прерываемый маленьким полушкурником с лужей в центре, где-то – дорогая глыба, чего – не скажу. Маленькие сталактитики- макаронины – наросли за 30 лет, прошедших с закрытия Каповой. Пещерный жемчуг: так же, как моллюск обволакивает песчинку перламутром, кальций растет на камешке, барахтающемся в крохотной, с ноготь, ванночке – его здесь не потревожит ничто, если только человек. Большое, с полста метров, озеро, к которому когда-то умудрились дотащить деревянную лодку; его переплывать – весла не понадобятся, в любом случае вскоре придется лечь на дно и отталкиваться руками от потолка. Возвращаемся от него к основному ходу.
- Видишь, дракон, - показывает Юрий Сергеевич. Огромный, в 3 метра, с разверстой пастью, каплющей слюной или ядом, возвышается Хозяин пещеры – Шульган.
Пойдя по левому пути, связав свою судьбу с демонами, дэвами, с Великим Змеем – Аждахой, он сам в итоге превратился в такого же змея, покуда брат его, Урал, не победил их скопище. Этот эпос, «Урал-батыр», полезно пересказывать близ пещеры, если хочешь что-то в жизни разрушить. Говорила она: «Сиреневое кольцо у входа, а дальше – красный свет» Наверное, осталась еще тень той поры, жива она, если даже металлические вещи, чего только не вынесшие в моих дорогах, при отъезде отсюда ломаются, чуть ли не крошатся, где уж выдержать хрупким человеческим отношениям. Потому и стал я после избегать рассказывать о Шульгане туристам, пусть лучше давятся наукой, сдобренной легендой о том, что Капову вырыли дэвы для Акбузата, крылатого коня
- А теперь встань, - говорит, - справа, дальше, чуть ближе, вон на тот камень. Видишь профиль?
В самом деле, четко вырисовывается мужское лицо, с чем-то кавказским, сильный подбородок, подстриженные усы, правильный нос «А может, - задаюсь вопросом, - не так он ужасен, этот оборотень, и за внешностью чудовища скрывается человек?! Ведь была же у него красавица-дочь, та самая, взамен которой подарил Шульган, в ту пору уже подводный царь, юноше табун лошадей той особой масти, что бытует лишь в этих краях».
Чудесная часть пещеры здесь. Далее идут залы, залы, один выше другого, пока не обрывается все Бездной. Перед нею – Радужный зал, названный так из-за полосы породы разных цветов Радуги, проходящей вдоль по дуге потолка из конца в конец. Но то ли из-за соседства с Бездной, то ли из-за названия, то ли от усталости рождается ощущение, что от этих стен исходит слабый свет – откуда ему быть, все те же три луча в огромной черной пустоте, непробиваемой фонарем – но снова свет, он явно струится, будто Радуга – окаменевший луч Солнца, его послание тем, кто в Бездне: «Не теряйте надежды. Я с вами. Я существую!» Но ведь тьма, осязаемая тьма, клубящаяся там, внизу
Спускаемся в Бездну, 80-ти метровый наклонный колодец, на решетке, поднимаемся – с жумаром, Ляхницкий – по одной веревке: «Не очень сложно, лишь один камень там как зеркало. Я раньше так ходил, прыгал». Постепенно нарастает гул воды; где-то за толщей гор остался Хаос со снующими людьми, где-то – города, но в нашем мире их нет, да и были ли? И было ли Небо, Солнце, Звезды? Пока не до этого, надо смотреть под ноги, веревка кончилась, появляется потолок, а под ним – плотный туман, орошаемый шумом; туман не пробивается, свет фонаря, отражаясь, слепит, но то, что сделал бы ночью в нормальном мире – выключить, чтобы глаза привыкли, - здесь бессмысленно: света не будет.
К счастью, вскоре оказываемся ниже этой мглы: черные глыбы, совсем не похожие на те, что были прежде, с острыми гранями, запросто режущими сапоги, на их блистающей коже – «сопли мамонта» - пена, выброшенная рекой; и с пяток белых валунов под таким же черным потолком И маленький песчаный пляжик во тьме.
Скромненький обедик на камне: свечка, сгущенка, хлеб да вода. «А я здесь как-то рыбок заснял: маленькие, меньше хариуса, слепые, но черные.» (В подземельях живое вырастает белым, а если они проходом по речке – то почему слепые?)
Речка, не слишком быстро текущая у стены. Но рев ее, гуляя вечным эхом, оглушает и усыпляет. «Однажды залег я под Питером, в Саблинских Штанах, связал себя, залез в спальник, на пенку, выключил свет – темнота и тишина. Через некоторое время, где-то полчаса, появились глюки: сначала голоса, потом и фигуры какие-то Прервали меня, но с тех пор в лесу совершенно не плутаю.»
- Да, здесь иногда слышны голоса, даже когда что-то делаешь. Интересная, интересная пещера
Замечтательно!